В просторах площадей,
среди густых огней
порой сама себе
завидую невольно,
но в перехлестьи лет
и в перецветьи дней
от этой пестроты
мне делается больно.

Крик чаек над Невой,
крик галок над Москвой -
тугая параллель
и два старинных дома,
где ждут меня на чай,
где приоткрыта дверь,
но в каждом из домов
я равно не знакома.

Прости, мой Петербург,
и ты, Москва, прости.
Так сложно жить средь вас,
не знающих согласья.
И, видно, оттого
меж вами, на пути
я обрела покой и потеряла
счастье.

Один разговор

Ты думаешь, стихи приходят в срок?!
Они в меня врываются,
как Бог!
Не важно: где рука, а где нога,
не будут ждать заветного звонка.

Зачем приходят?..
Знают лишь они,
но ты в меня, как в книгу, загляни.
Вот видишь - дом, вокруг цветы, поля…
А дальше?.. Опустелая земля.

А дальше?.. В старом, реденьком лесу
корзинку с красной ягодой несу.
И бродит в том лесу счастливый дед.
И светит в том лесу счастливый свет.
А хочешь, на странице 35
меня своей любимой повстречать?
Когда же на странице 23,
то я на ней там девочкой, смотри!..
А видишь, эти рытвинки обид?..
Да ты не смейся!.. До сих пор болит…
Пусть их чужая сделала рука,
ты в руку ту вглядись издалека
и водами души своей родной
всю горечь ран
и боль мою
омой!

--------

Но ты уходишь!.. Страшен мой итог!
Сама себя не мыслю от тоски!
Тебя, как странно, но пугает Бог.
Сказал: «Тебе одно важно - стихи!..»

И я пытаюсь книгу закрывать…
(Зачем она, раз некому смотреть?..),
Но начинает в книге оживать
все прежнее, что превратилось
в твердь.

И вот уже печальные стихи
описывать готовы дом, уют…
Еще?..
Как были ночи коротки.
Еще?..
Как в небе ангелы поют.

И деда…
(Строчки строги и просты.)
Как я за ним брела тогда в лесу…
Еще?..
Тебя, в ком столько пустоты,
что больше столько не перенесу.

* * *

Я устала быть бабой гламурной.
Я скажу даже чуточку боле:
мои красные ногти и пудра -
это признак не глупости - боли.

Моя челка с изогнутой кромкой -
жесткий след от чужих властолюбий.
Моя вечная тяга к потемкам
меня вскоре возьмет и погубит.

так долой все паденья и взлеты,
все мои «Мой прекрасный!.. До встречи!..».
Жизнь такие дает повороты:
не захочешь – запомнишь навечно.

Жизнь такие дает развороты,
что себя, точно старую куклу,
ощущаешь вдруг за поворотом
в ожидании сотого дубля.

А когда меня больше не видят
ни толпа, ни родные в кавычках,
начинаю себя ненавидеть,
вытекая из рамок привычных.

Одеваю пальто потускнее,
шарф на шею - тяжелый и грубый -,
и иду по прохладной аллее -
не на прежние встречи и в клубы.

Мне так страшно! Так грубо! Так больно!
Впрочем, хватит об этом!.. Довольно!..
Ни к чему мне теперь перемены:
снова в жизни, как в облаке сцены,
я играю гламурную бабу.
До весны доиграть бы
хотя бы!

Не так!

«Когда же стерпится,
то слюбится!» -
твердила мама, вторил дед…
А мне порою ночью чудится
их светлый взгляд
и мой сосед,

с которым столько поздним вечером,
в подъездной спорили пыли:
решали судьбы человечие
и все, что видится вдали.

…Кино, Москва ему мерещились,
и мне мерещилось кино,
и быть его любимой женщиной,
и с ним повсюду заодно,

но угодил сосед нечаянно
в наркологический барак.
А дальше?.. Он твердил отчаянно,
что все не то, что все не так.

Повесился на старой лесенке
мной облюбованный сосед,
ему вослед слагала песенки,
что счастья нет и жизни нет.

Твердила мама: «Все забудется!» -,
и дед ей вторил: «Заживёт!..
В такие годы проще любится!» - ,
что с новым сердце запоет.

И было все, как и обещано,
но вот закончилась игра:
уехал новый c новой женщиной…
И эта песенка стара!..

И покидая дом, где дедушка
и мама учат наугад,
я оставалась тихой девочкой
десятилетия подряд.

Теперь, что стерпится - не слюбится.
(И раны старой не избыть!)
Как жаль, что ничего не сбудется,
что снова маленькой
не быть.

Как жаль, идя сегодня вечером,
я понимаю: жизнь – пустяк!
Так много было в ней намечено,
но все - что сделалось - не так.

* * *

Меня пленило облако покоя
такой неотвратимой высоты,
что кажется - дом несся над рекою
а в этом доме были я
и ты,
что все вокруг кружилось и смеялось -
но только называлось тишиной.
И я одна над миром оставалась -
но ты над миром тоже был со мной.

А дом?.. А дом?.. Он две руки подставил -
две комнаты, чтоб я за них взялась.
Он тоже улыбался и лукавил,
и несся вдоль сугробиков, смеясь,
и вдоль змеи - во льду затихшей речки,
от всяческих раскаяний и бед,
а на его заснеженном крылечке
виднелись твой и мой застывший след.

Дом был в восторге, что к нему явились,
что так, с лихвой, в нем огоньки зажглись,
что удивившись, так в него влюбились,
в его покой и отчаянье и жизнь,

что даже книги серые на полке,
что даже гулкий звон усталых стен
рождали неожиданно и колко
неведомое чувство перемен.

И радостно мне жить в ожившем доме,
лишь прыткости его страшась слегка,
под звоны ветра покориться дреме
и твоему: "Ну ты поспи, пока!"

…Пока-пока по миру дом летает
и нет предела звучной тишине,
пока на кухне чайник остывает,
но - остывая - помнит обо мне.